Этотъ постъ отъ 21 октября 2015 года перенесенъ изъ моего предыдущаго блога и слегка переработанъ.
Одна изъ досадныхъ помехъ въ работѣ сообществъ, отъ крохотныхъ до исполинскихъ, – это презумпція консенсуса въ его отсутствіе.
“Всѣ порядочные / разумные / прагматичные люди понимаютъ / желаютъ / помнятъ…”. Какъ и любому другому человѣку, мне неоднократно случалось не понимать, не желать и не помнить, – а также не понимать, не помнить и не желать понимать и помнить, чего не понимаютъ, не желаютъ и не помнятъ другіе.
Итакъ, за наличіе консенсуса можетъ приниматься, напримеръ, моральная правота. Отъ совершенно разумнаго утвержденія вида “Я полагаю, что моя позиція этична, чего не скажешь о моихъ оппонентахъ, и оттого по этому вопросу хорошо бы обзавестись консенсусомъ” мысль неуловимо совершаетъ сальто-мортале къ утвержденію “Единственно-возможный консенсусъ по этому вопросу совпадаетъ съ моей позиціей”.
Понятно, что оппоненты тоже нередко считаютъ, что добро на ихъ стороне, и коварно отрицаютъ, что действуютъ исключительно изъ чистой любви ко злу. Сама постановка вопроса о консенсусѣ можетъ приниматься за некій моральный релятивизмъ. Но нетъ, осознаніе, что консенсусъ отсутствуетъ, не подразумѣваетъ, очевидно, этической равноцѣнности всехъ сужденій, проектовъ и действій.
То же относится и къ разумности. “Я убѣдительно доказал_а, что Х” =/= “По Х достигнутъ консенсусъ”. Проблема въ томъ же: доказательства не всехъ убедили, а иногда не всѣмъ и извѣстны. Мнѣ кажутся дурацкими сужденія оппонентовъ, а послушать ихъ – такъ это мои не отличаются остроуміемъ. Плюсъ вопросъ достиженія консенсуса (если эта цѣль вообще ставится): есть ли онъ для начала въ томъ, что касается метода обоснованія? “Всё пропаганда, весь міръ пропаганда” и фото- и видеодоказательства, законъ исключеннаго третьего и “нутромъ чую, что литръ, но доказать не могу”, статистическія модели и мистическій опытъ, – что изъ этого считается годнымъ и кѣмъ? Это, опять-таки, не дѣлаетъ пониженіе градуса гносеологического оптимизма неизбежнымъ.
Или полезность. Кому? Часто сама постановка вопроса о группахъ, чьи интересы расходятся съ, гмъ, нашими (да, тутъ естественнымъ образомъ возникаетъ вопросъ, на кого именно я намекаю) и которыя цинично отказываются своими пренебречь, не говоря о томъ чтобы – въ идеалѣ – любезно сдѣлать видъ, что никакихъ отдѣльныхъ интересовъ у нихъ и въ поминѣ нѣтъ и вообще они не соціальная группа (какъ извѣстно, въ россійской судебной практикѣ, напримѣръ, ЛГБТ+ – не соціальная группа, а вотъ полицейскіе – таки да; есть, впрочѣмъ, люди, которые думаютъ ровно наоборотъ), читается какъ непріятная неожиданность, а то и непристойность, и вырѣзается морализаціями, отсылками къ здравому смыслу и прочими неплохими, въ принципѣ, вещами. Все это особенно вѣроятно въ случаяхъ, когда пріятный во всехъ отношеніяхъ политическій проектъ приводитъ тащемта къ ущемленію экономическихъ интересовъ какой-нибудь группы, а то и сразу нѣсколькихъ; или наоборотъ – чудесный экономическій планъ политически невыгоденъ какимъ-нибудь отщепенцамъ.
И такъ далее, по всѣмъ прочимъ цѣнностямъ, какія у кого есть. При этомъ латентная презумпція консенсуса, какъ это ни парадоксально, прекрасно сочетается съ ощущеніемъ (риторической природы), что находишься въ трагическомъ одиночествѣ, разбавляемомъ только кольцомъ враговъ, – а враги, вполне вероятно, прибегаютъ къ той же фигуре.
Если же признать, что реальнаго консенсуса въ сообществѣ – или во всемъ обществѣ – нѣтъ, то выйдетъ слѣдующее.
Можно попытаться подавить тѣхъ, кто не присоединяется къ проекту Х. Просто “не спрашивать” на одномъ полюсе; подвергнуть репрессіямъ, степени которыхъ возрастаютъ по направленію къ противоположному, въ зависимости отъ обстоятельствъ и ценностей, которыя важно сохранить. Если оставить въ стороне этическіе вопросы, которые эта стратегія неизбежно порождаетъ (и всѣ классическіе ходы отъ “ребята, давайте жить дружно” до “или мы ихъ, или они насъ”), получится, что планъ можетъ быть неплохой, – но только если подавленіе будетъ успешнымъ, а не какъ въ шуткѣ про “- Давай ихъ отлупимъ? – А вдругъ они насъ? – А насъ-то за что?” – и если созданный этимъ прецедентъ не выйдетъ въ будущемъ бокомъ. Какъ бы оно ни обернулось, мнѣ кажется, что самъ фактъ, что это было именно оно, подавленіе, а не симфонія, и можетъ критиковаться именно въ качестве такового, совершенно необходимо осознавать, чтобы не слишкомъ отрываться отъ реальности. То же относится къ политическимъ и соціальнымъ манипуляціямъ, большой долѣ попытокъ раскрыть окружающимъ глаза, проповѣдей за предѣлами церковной ограды, но съ репутаціоннымъ оружіемъ на перевѣсъ, и бичеваній нравовъ посрѣдствомъ травли.
Можно, съ другой стороны, попыться найти компромиссъ, скорѣе всего совершенно неудовлетворительный. Кажется, у Дж. Мартина въ “A Song of Ice and Fire” одинъ изъ персонажей – или повѣствователь – говоритъ, что при справедливомъ итогѣ переговоровъ обѣ стороны чувствуютъ, что проиграли. Также можно уйти въ схизму.
Отдѣльный вопросъ – относительности объема консенсуса и нѣкоего порога, начиная съ котораго самимъ фактомъ исключенія тѣхъ, кто на этотъ консенсусъ отказались подписываться, можно относительно-безнаказанно пренебречь и свой проектъ всё равно успешно завершить. Другими словами, значеній, которыя можно округлить до симфоніи. Этотъ вопросъ разветвляется, по меньшей мѣрѣ, на три.
Во-первыхъ, подвопросъ о томъ, въ какихъ случаяхъ широкій, но не полный консенсусъ принципіально-недостаточенъ. Грубый примѣръ: можно ли договориться о томъ, чтобы подвергнуть одного человѣка тѣлесному вмѣшательству противъ его согласія (разумѣется, по крайне вѣской причинѣ, – когда физическое насиліе производилось безъ вѣской причины), однако договорившись между остальными, что это допустимо по отношенію къ нѣму одному. Это обобщается до проблемы исчисленія порога приблизительнаго консенсуса: насколько высокъ онъ долженъ быть при разныхъ обстоятельствахъ, включая, напримѣръ, эпидеміологическія.
Во-вторыхъ, подвопросъ опредѣленія точки расхожденія, разногласій. Скажемъ, мне кажется, что въ россійскомъ обществе вполне можно говорить о консенсусе (пусть и не абсолютномъ), что женщинъ нельзя насиловать. Расхожденіе возникаетъ на предыдущѣмъ этапѣ квалификаціи поступка, а именно, опредѣленія понятія изнасилованія – можно ли изнасиловать проститутку (и слѣдуетъ ли считать завѣдомо насильственнымъ вообще любой сексъ съ проституткой); собственную жену; женщину, которая первоначально дала согласіе на сексъ, но потомъ передумала; и такъ далее. Вотъ тутъ никакихъ признаковъ консенсуса.
Въ-третьихъ, подвопросъ выдѣленія выборки, относительно которой выносится сужденіе о наличіи или отсутствіи консенсуса, въ контекстахъ, когда она іерархична. Одинъ изъ возможныхъ симптомовъ сбоя – это порочный кругъ вида, напримѣръ, “всѣ спеціалисты въ этомъ дѣлѣ согласны, что Х, а спеціалисты – это тѣ, кто согласны, что Х“, приблизительно сводящійся къ фигурѣ “ни одинъ истинный шотландецъ”.