4 октября 1959 года
Несмотря на научные достижения последних лет, методы, применяемые в научной работе, постоянно подвергаются критическому пересмотру. Кроме того, этическая критика разных способов использования научного знания, которую разрабатывают сами ученые, хоть и не имеет прямого отношения к исследованию научных методов как таковому, однако же обогатила и его.
Для философов этот вопрос не нов, однако для того, чтобы проследить истоки нынешней полемики, достаточно вернуться к Юму. Философский аспект проблемы был сформулирован Причардом (“Knowledge and Perception”, с. 69):
Даже осознавая, что за любым нашим знанием стоит некий процесс, осуществляемый нами самими, мы не подвергаем природу этого процесса осмыслению – во всяком случае, систематическому – и она не становится предметом специального исследования. Однако рано ли поздно ошибки, с которыми мы сталкиваемся, и желание убедиться в том, что мы получаем нечто подлинное, то есть то, что действительно можно назвать знанием, заставляет нас приступить к осмыслению этого процесса … и в итоге мы вынуждены спросить себя, можем ли мы вообще знать что бы то ни было и не следует ли признать иллюзией представление, будто можем.
В естественнонаучной сфере теория квантовой механики поставила под вопрос классическое преставление об объективном мире фактов и объективных его исследованиях. В то же самое время деятельность Фрейда критиковались за ненаучность, потому что она не соответствует стандартам, принятым в классической физике и химии, и при этом подрывает притязания человека на способность к объективным наблюдениям и суждениям, показывая, что человеческие убеждения и установки чаще оказываются замечательным прикрытием бессознательных импульсов, нежели способствуют расширению знания о предметах, к которым они обращаются.
Однако возможно следующее возражение: не являются ли факты, открытые с помощью научных методов, доказательством того, что валидность соответствующих методов – к примеру, математических формул, которые применяются для предсказания астрономических явлений, – не зависит от наблюдателя, который их разработал и применил; что эти методы относятся к онтологии, а не эпистемологии; и что они не «субъективны», а «объективны». Увы, нет – ибо, по гейзенберговской трактовке теории квантовой механики, созданной им самим, Нильсом Бором и другими физиками Копенгагенской школы, нет ни одного единичного факта, не имеющего отношения ко всей полноте фактов и свободного от её влияния, а между тем, вся полнота фактов неизбежно остается неизвестной. Даже понятие пространства имеет очень ограниченную сферу применения, потому что реальности, которая соответствовала бы этому понятию, может и не быть. Как указывает Пуанкаре, наши измерительные методы, до сих пор составляющие важную часть нашего представления о пространстве, очевидным образом относительны, а именно связаны с ощущением размеров своего тела (“Science and Method”, с. 100), так что фактически эти методы можно не принимать в расчёт, как, например, в геометрии Римана. Мысль же, что мероопределение восходит к младенческому и детскому опыту, не удивит ни одного психоаналитика.
Поскольку философия современной физики – самой успешной из научных дисциплин и самой требовательной к точности – оказывается, таким образом, вполне совместимой с философским представлением о несогласованных и неупорядоченных элементах, подобных психическому царству изолированных элементов, из которого, по Пуанкаре, математик стремится вырваться, открыв избранный факт, и поскольку описанные Пуанкаре психические состояния вполне сравнимы с параноидно-шизоидной и депрессивной позициями, как они описаны Мелани Кляйн, или даже тожественны им, то разумно предположить, что исследование и интерпретация этих несогласованных элементов будут продиктованы импульсом, описанным Пуанкаре и подробно изученным с точки зрения психоанализа Мелани Кляйн и её коллегами. Ограничены же они будут психической способностью, которая, в конечном счёте, и является инструментом, с помощью которого проводится исследование, что, в свою очередь, означает, что из всей полноты фактов изучены будут лишь те, на которые существующее логико-математическое исчисление может пролить свет и сделать их постижимыми. Если же они недоступны имеющимся методам, то их так и не откроют; если же их откроют, то очевидно, что они и будут теми фактами, что согласуются – или кажутся согласованными – с тем логико-математическим исчислением, которое было применено. Нет причин полагать, что вся полнота фактов, ни даже сколько-нибудь существенная её часть, подтверждает представление о том, будто существует реализация (Semple, Kneebone, “Algebraic Projective Geometry”, с. 4), которая бы соответствовала логико-математическим исчислениям и представленным ими научным дедуктивным системам. У психоаналитиков же есть все причины относить математические явления к эпистемологии и рассматривать их как предмет психоаналитического изучения, и, в частности, считать, что математика, как и «любое слово и понятие», имеет, по Гейзенбергу, «очень ограниченную сферу применения» (“Physics and Philosophy”, с. 111). Как он указывает,
Если мы описываем группу связей с помощью замкнутой и связной системы понятий, аксиом, определений и законов, что со своей стороны может быть снова представлено в виде материальной схемы, то мы фактически изолируем и идеализируем эту группу связей – с целью их научного изучения. Но даже если достигнута полная ясность, то всегда остается еще не известным, насколько точно соответствует эта система понятий реальности.
[Перевод с немецкого И.А. Акчурина и Э.П. Андреева]
Подытоживая, можно сказать, что психоаналитику следует видеть в математике один из предельных классов, относящихся к психоанализу в той мере, в какой математика стремится к тому, чтобы быть связной системой понятий, – в частности, в качестве одного из способов, позволяющих параноидно-шизоидной и депрессивной системам вступать в динамические отношения между собой, и, таким образом, в качестве одной из сторон психических явлений, способствующих установлению этих динамических отношений и оттого задействованных в психическом развитии. Это показывает, что, с точки зрения психоанализа, математика не относится ни к области онтологии, ни даже пока эпистемологии, а скорее к той категории психического функционирования, что составляет неотъемлемую часть душевного здоровья, так как переход от параноидно-шизоидной к депрессивной позиции и обратно есть неотъемлемая часть психического развития.
Моя цель – не преуменьшить значение математики, а продемонстрировать ложность представления о том, будто нечто, исключительно значимое в какой-нибудь одной области, какой бы важной эта область ни была, автоматически приобретает не меньшее и универсальное значение во всех прочих областях, – представления, заставляющего предполагать, будто неудачи в разработке логико-математического исчисления, которое бы соответствовало дедуктивной системе биологии и тем более психоанализа, с необходимостью говорят о неполноценности этих дисциплин. Математика может быть важным предметом психоаналитических исследований – и в то же время (и по той же причине) важной составляющей психических процессов, позволяющих заниматься психоаналитической работой.