[Без указания даты]
Тропизмы
Тропизмы могут передаваться. Но при определенных обстоятельствах их мощность превышает возможности доступных личности способов коммуникации. Вероятно, причиной тому может быть слабость или незрелость личности, если травматическая ситуация наступает преждевременно. Но если уж она наступила, то всё будущее развитие личности зависит от существования объекта, груди, в котором можно разместить проекции тропизмов. Отсутствие этого объекта приводит к катастрофе, и, в конечном счёте, потере связи с реальностью, апатии или мании. Следует уточнить, что в этом контексте в понятие мании я включаю депрессивные чувства, которые следует отличать от депрессии при неврозах. В предельных случаях наступает ажитированная депрессия, но даже если маниакальное качество присуще психическому состоянию в минимальной степени, позволяющей отнести последнее к обсессивной депрессии, ключевую роль в нём будут играть ненависть и агрессия.
Если же такой объект, а именно грудь, способная вынести проективные идентификации, которые в неё заталкивают (и здесь я возвращаюсь к проективным идентификациям в связи с грудью), существует, то остается надежда на более благоприятный исход, во всяком случае в перспективе.
Неспособность переносить фрустрацию связана с мощностью тропизмов, однако вторична по отношению к последней. С психопатологической точки зрения, эта неспособность, в отличие от тропизмов, играет не самую фундаментальную роль; с клинической же, она представляет собой серьезнейшую проблему, так как ставит под вопрос успешность аналитического вмешательства, ибо фрустрация составляет неотъемлемую часть последнего.
Тропизмы подразумевают поиск. До сих пор я рассматривал его в контексте убийства, паразитизма и творчества – трёх тропизмов. Таким образом, взятые по отдельности тропизмы проявляются в поиске (1) объекта, который можно убить или которым можно быть убитым, (2) паразита или хозяина, (3) объекта, который можно создать или которым можно быть созданным. Но если рассматривать тропизмы в целом, а не по одному, то можно заметить, что они подталкивают пациента к поиску объекта, доступного для проективной идентификации, так как в пациенте, обратившемся за лечением, тропизм творчества сильнее тропизма убийства.
Предположим, что этот поиск увенчался успехом, но что при этом для найденного объекта, примитивной груди, проективная идентификация оказывалась непереносимой. Упрощая, я предположу, что эта непереносимость будет проявляться в двух основных формах – персекуторной тревоги и ненависти или же апатии. К этим двум типам реакции и сводится вклад внешней среды в развитие психотической части личности. В конечном счёте, оба приводят к исторжению тропизма, который, как необходимо всё время иметь в виду, был и остается частью проецирующей личности. Однако следует отметить существенную разницу в том, как именно происходит исторжение: охваченный персекуторной тревогой, объект вынуждает личность частично реинтроецировать тропизм (еще больше рассвирепевший к тому моменту) и полностью интроецировать специфическую форму примитивного Супер-Эго, враждебную к проективной идентификации и всем её функциям, включая коммуникативную, и, соответственно, к любой коммуникации. Однако, как я уже упомянул, была реинтроецирована лишь небольшая часть тропизма. Большей же части нет места ни в примитивной груди, исторгнувшей его, ни в незрелой психике, не осмеливающейся принять его обратно, и она оказывает запертой в средствах коммуникации, будь то звук, вид или прикосновение. В этом замкнутом состоянии и тропизм, и его оболочка оказываются преследующими и преследуемыми одновременно.
На матрице тропизмов произрастает вся психическая жизнь. Сама возможность развития зависит от того, будут ли они спасены из пустоты и переданы посредством коммуникации. Подобно тому, как грудь или её эквивалент необходимы для физического выживания младенца, некий психический аналог, примитивная грудь, необходим для психического выживания. Средства коммуникации – плач младенца, осязательные и зрительные ощущения – задействованы не только в коммуникации, но и в овладении тропизмом. При благополучных обстоятельствах коммуникация посредством проективной идентификации позволяет (как указывала Мелани Кляйн) разместить в груди тропизмы, которые младенец неспособен модифицировать, а значит ни контролировать, ни развивать, пока их не модифицирует объект.
При неудачном же развитии событий средства коммуникации, контакт с реальностью и вообще все упомянутые выше связи постигает самая печальная участь. Это особенно касается частиц коммуникации, намертво привязанных к замкнутым в них тропизмам, отвергнутым и психикой, и объектом.
17 февраля 1960 года
Анимизм, разрушительные нападения и реальность
На ранних стадиях развития объекты ощущаются как живые и обладающие характером и личностью, неотличимыми, по-видимому, от характера и личности самого младенца. На этом этапе, который можно считать предшествующим развитию принципа реальности в описании Фрейда, реальное и живое неотличимы друг от друга; если для младенца объект реален, то он ощущается как живой; если же объект мертв, то он не существует. Но к чему говорить о неживом и несуществующем? Проблема заключается в том, что ответ должен быть вербальным, а объекты, о которых идет речь, пребывают в довербальном состоянии. В теме, о которой я говорю, эта трудность будет всплывать еще не раз, и способ решения, который я предлагаю, будет требовать от читателей снисходительности и понимания.
Сейчас необходимо остановиться на объекте, которого не должно существовать и о котором потому невозможно говорить. Его значение заключается в следующем: у приведенного в ярость младенца активизируется инстинкт смерти, а если объекту желают смерти, то он и оказывается мертвым. Так он становится несуществующим, и его свойства в таком случае отличаются от свойств реального, живого, существующего объекта – существующий объект всегда живой, реальный и благожелательный. (Я предлагаю называть реальные, живые объекты α-элементами, а мертвые и нереальные – β-элементами). α-элементы я также буду называть протореальными объектами, а действительность, которую они населяют, – протореальностью, чтобы сохранить понятия реального и нереального за различением, которое проводит Фрейд, говоря о взаимодействии между принципом удовольствия и принципом реальности. На ранних стадиях развития в психике младенца господствует принцип реальности. Таким образом, когда младенец чувствует удовольствие, его окружают протореальные объекты, и он ощущает, что они реальные и живые. Когда же в дело вступает боль, вокруг оказываются мертвые объекты, разрушенные его ненавистью и, вследствие того, что боль оказывается непереносимой, несуществующие. Однако в обычном случае эти объекты продолжают существовать, так как чувственные впечатления никуда не деваются. Если же непереносимость этих объектов превышает некий порог, то младенец совершает нападения на психический аппарат, который сообщает младенцу о реальности этих чувственных впечатлений, а также объекта, который за ними стоит. Можно отрицать существование реального объекта, однако остаются чувственные впечатления (например, если закрыть глаза). Таким образом, младенец ощущает, что реальные объекты пробрались в его личность. Следующим витком, на который младенца выводит еще большая непереносимость боли, оказывается разрушение аппарата, отвечающего за преобразование чувственных впечатлений в материал, который можно использовать в бессознательных мыслях наяву – то есть в мыслях сновидения. Разрушение этого аппарата способствует ощущению, что внутри находятся «вещи», а не слова и идеи.
Преизбыток инстинкта смерти, по каким бы причинам он ни возник и сколь бы долго ни продолжался, не только приводит к мучительному избытку мертвых объектов, злонамеренных и протонереальных, но и препятствует развитию анимизма (одушевляющего восприятия). Потребность умиротворить их и задобрить порождает сложное состояние, при котором мертвый объект приходится воскрешать и ему поклоняться. Этот случай несколько отличается от почитания богов и кумиров, которых считают живыми и наделяют человеческими чертами, – для поклонения нарочно выбираются заведомо мертвые объекты. Вопреки расхожему мнению, здесь существенно именно то, что объект, который боготворят и которому поклоняются, должен быть мертвым, чтобы пациент мог искупить свое преступление, усердно одушевляя то, что заведомо неодушевлено и что одушевить нельзя.
Разрушение анимизма поражает способность преобразовывать чувственные впечатления в материал, пригодный для использования в мыслях сновидения. Объекты, данные в восприятии, переживаются как живые и обладающие личностью, а также способные сочетаться и взаимодействовать между собой. Благодаря этому становятся возможны мысли сновидения и сами сновидения, а те, в свою очередь, делают возможным научение через опыт переживания.
Убийственная ярость создает мертвые, несуществующие объекты; чувство вины наделяет их подобием сознания, всемогущества и всевидения, – но не качествами, благодаря которым эти объекты были бы пригодны для использования в мыслях сновидения.
28 февраля 1960 года
Недоверие, которое ученый питает к человеческому уму, заставляет его с надеждой обратиться к машине, которую легко представить в виде идеального записывающего инструмента – точно выровненные чашки весов, стрелка, гири с заданным весом и тому подобное. Этот подход имеет свою прелесть, однако, если посмотреть на него под определенным углом, можно увидеть, что он выдает подозрительность ко всему живому, которая заслуживает отдельного рассмотрения. Как можно надеяться отыскать истину и преумножить знание, если, с одной стороны, факты могут быть зарегистрированы только объектом, неспособным ни к суждениям, ни вообще к мысли, что бы мы под нею не подразумевали, и, с другой стороны, к мыслительной деятельности способны лишь объекты, неспособные регистрировать факты?
Может быть, реальная трудность здесь незначительна, и сама формулировка в терминах знания, истины и реальности приводит к обманчивому преувеличению одних компонентов проблемы и исключению других. Затруднение будет частично разрешено, если мы отнесем «знание» к типу отношений, а реальность и истину – к качествам, присущим психическим феноменам и необходимым для поддержания психического здоровья.