Предсказательный психоанализ и предсказательная психопатология
Басня
В 30070 году было совершено революционное открытие. Именно с него и в его честь ведется нынешнее летоисчисление. Сегодня, 300 н-лет спустя, трудно быть уверенным в том, что же тогда произошло в действительности; простейшие вещи – например, легендарное значение н.л. – затуманиваются в умах простецов речениями более поздних легенд. Автору этого очерка приходилось слышать, как низшие слои нашего общества возводят это сокращение и к «новым летам», и «нуклеарным летам», полагая, будто нынешнее летоисчисление восходит к атомной катастрофе, предположительно разразившейся в первом году нашей эры. В меру нашей способности воссоздать прошлое из его скудных останков, мы можем утверждать, что произошло нечто вроде нижеописанного.
Человек, чье имя утрачено, но который, надо полагать, был гением незаурядного для того времени масштаба, совершил чрезвычайно простое открытие. В те дни еще существовала протонаука под названием «психоанализ». Это слово состоит из двух частей: первая, «психо-», обозначала недоразвитый разум или личность, которые якобы развивались в так называемую «психику»; а вторая, «анал», изначально относилась к одной из анатомических структур, а именно к той её части, что отвечала за исторжение отходов «питания» – привычки, которую можно наблюдать у одомашненных потомков этих существ. Насколько нам известно – или, точнее, насколько мы можем предполагать из наблюдений за уцелевшими особями архаичного исчезающего вида, из которого мы вывели наш скот, – психоаналитики, как я их буду для краткости называть, совершенно справедливо связывали свои испражнения с «питанием» и, в рамках своей религии чистоты, разрабатывали сложные ритуалы, призванные умилостивить или, иными словами, обезвредить остатки поглощенного ими. Эпидемии, уносившие тысячи жизней, они объясняли тем, что разрушительные ритуалы не сработали, и удваивали усилия, надеясь, что, например, разнообразные труднодоступные металлы, символизирующие испражнения, сделают очистительные обряды более действенными. Эти продукты ритуального производства были названы Деньгами и стали предметом поклонения.
Некоторое время новая религия процветала, и психоаналитики всячески поддерживали и усовершенствовали её, – однако алчность подстрекала отдельные группы к тому, чтобы заменить труднодоступные металлы типа золота на низшие вещества типа бумаги. Это нововведение – которое мифология связывает с такими именами, как Господь Иисус (про прозванию Христос) и Господь Кейнс, и даже некоторыми психоаналитиками-отступниками, в числе которых Ленин и примкнувшие к нему «Коммунисты», – подрывало религию Денег, которая в результате совершенно обесценилась. Антирелигиозное движение нанесло существенных ущерб жреческой иерархии в таких областях, как Россия, Америка, Китай и Африка. Целые группы оказывались без всякого управления, которое до этого осуществлялось верховными жрецами, умело манипулировавшими умственной особенностью этих существ, известной под названием «идеализация», и потому окруженными почитанием; этот атрибут их личности приближал жрецов к божествам, в которых те могли видеть самих себя и восторгаться собою.
Эти существа, отдаленные предки животных, которым мы находим кое-какое применение в наших механизмах, использовали «науку» для исследования прошлого каждой отдельной личности и впоследствии каждой группы или стада, которыми эти существа передвигались. Эта «наука» считалась шагом вперед по сравнению с более ранним институтом, известным под названием «религия».
О религии нам удалось выяснить немногое – как из-за того, что эти исследования не вызывают у наших соплеменников сколько-нибудь значительного интереса, так и потому, что изучение столь глубокой древности – неблагодарный труд, требующий колоссальных расходов, которые оказались бы чувствительны даже для нас, при всех наших возможностях. Тем не менее, нам известно, что религией ведала особая жреческая иерархия, которую затем унаследовала, сделала более разветвленной, но во всех прочих отношениях сохранила в практически неизменном виде новая религия, а именно наука. Та же участь постигла и другую существенную сторону религиозных установлений, а именно обрядность, и до сих пор мы обнаруживаем всё новые свидетельства скрупулёзнейшей продуманности этих ритуалов, на которые не жалели ни времени, ни денег. Перед новой религией стояла задача утвердить свое превосходство над старой, что и было сделано путём искоренения всех следов прошлого. Даже ритуалы приняли завуалированную форму, и само слово «ритуал» было заменено на термин «научный». В те времена верховные жрецы взяли за правило искоренять все признаки потенциального развития, которые им удавалось обнаружить, что говорит об изобретательности и даже зачаточной дальновидности этих существ. Как пример можно привести «промывку мозгов», достигшую тогда небывалого размаха и самой похвальной эффективности. Сам термин происходит из того же источника, что и Деньги, – а именно, из ануса.
До поры до времени всё шло благополучно, новая религия праздновала победу и процветала в виде «научного психоанализа». Жречество твёрдо удерживало власть в своих руках, ритуал «научного метода» был кодифицирован и признан визитной карточкой новой эры.
И вновь перед нами длинный период неясности и противоречивых свидетельств. Сопоставление их приводит нас к осторожному выводу, что правила психоаналитического исследования, чья строгость успешно защищала монолитный фундамент того, что уже было известно и установлено как «история», от любых брешей, вдруг подверглись зловещим и необъяснимым нападениям. Один из смутьянов, известный как Смит, доставил властям особенно много беспокойства. (Смит – распространенное имя, которое обыкновенно возводится к сварке.) Доступные нам факты скудны, однако позволяют нам с некоторой вероятностью предполагать, что некий Ур Смит действительно существовал.
Как гласят легенды, около 1 года н.л. по нашему летоисчислению, один из жрецов, известный эксцентричностью своих манер и биографии, допрашивал индивидуума, чья эксцентричность даже превышала его собственную. Имеющиеся у нас свидетельства указывают, что в те времена в числе обязательных ритуалов была процедура, предназначенная для отделения психотических личностей от непсихотических, белых от чёрных, кандидатов в Истеблишмент от кандидатов в Дурку. Этот ритуал, известный как Отбор, был окружен большими тревогами и требовал присутствия представителей самых разных группировок, чтобы они могли пропихнуть своих кандидатов в Истеблишмент и тем самым спасти их от помещения в Дурку, или рубрику Пока Нет. Так как должностные лица и кандидаты были совершенно неотличимы друг от друга, почти всё зависело от того, сколько удавалось рекрутировать сторонников – или, наоборот, противников – предписанного данному кандидату курса.
По всей видимости, в случае, о котором идет речь и который стал символом первого года нашей эры, то есть н.л., кандидатка Ур Смита так и не дождалась дня Отбора; впрочем, можно с уверенностью предполагать, что ей была прямая дорога в Дурку.
Дальнейшее останется непонятным, если не учитывать варварскую жестокость тех времен. Иерархи, как и все прочие, подвергались так называемому «длительному и глубокому анализу», который осуществлял кто-нибудь из жрецов при помощи «методов научного исследования» (иными словами, ритуалов). Это исследование сводилось к прояснению «фактов» – метод, изобретенный жрецами для исключения малейшего риска разногласий, сомнений и самостоятельных суждений. Для этого материал, на котором выносилось заключение о пригодности, ограничивался фактами, чья достоверность была общепризнанной. Так как он, по определению, сводился к уже известному прошлому, догма гласила, что результаты анализа неопровержимы никакими научными методами благодаря твёрдости его оснований, а также лбов судей, за которыми не было места сомнению и тревоге. К восторгу жрецов, один профессор статистики, присоединившийся к их числу, принёс обнадеживающую новость: он объявил на посвященном Отбору собрании, что метод подсчёта числа голосов, выдвинутых за и против того или иного кандидата, оказывается, по удачному стечению обстоятельств, не только демократическим, но и научным, так как он позволил привнести в конституцию Общества долгожданную «математику», а значит и науку. Мы больше не будем задерживаться на этих реконструкциях и перейдем на более твердую – хоть и столь же легендарную – почву, рассмотрев «Смита».
Он считал себя человеком без предубеждений, имея в виду открытость новым для него идеям. По всей видимости, он не осознавал, что подобная установка приводит к нестабильности и устраняет жёсткие рамки, необходимые для дисциплины мышления. То, что ему удалось избежать «терапии» под руководством кого-нибудь из более положительных и благонадежных членов истеблишмента, – исключительный случай. Его кандидатка полагала себя «Девой и Герцогом Веллингтоном». Он не сразу понял, что она имела в виду не титулованного главу одной из многих группировок того времени, а голоса или людей, вторгающихся в её сознание. Он продолжал слушать – самая большая его слабость – и долгое время укрывал её от властей, в чьи руки, как и сам он знал, закон предписывал её передать. Его положение было чрезвычайно опасно – и потому что он укрывал человека, который, если прибегнуть к принятым тогда причудливым терминам, «представлял угрозу для себя и окружающих», и потому что он сам начал изучать её поведение, исходя из предпосылки, будто исследования заслуживают настоящее, будущее и неизвестное, а не прошлое, или известное. Также он был убежден, что существуют мысли без мыслителя. Если бы это выплыло наружу, то его бы, без сомнения, причли к этой женщине и подвергли мозги их обоих научному и гуманному разрушению.
За эти годы, полные разнообразных опасностей, Смиту удалось довести исследование до точки, в которой стало ясно, что его кандидатка не страдала ни от каких патологий характера, а была совершенно новым, хоть и незрелым, биологическим видом.
Он помнил древнюю легенду о тиране, который приказал устроить бойню, названную «избиением младенцев». Он вдруг заподозрил, что эти события можно считать более ранним примером того, что происходило на его глазах, – зачаточных стадий развития личности, в которой инстинктивно, неуклюже, но вполне справедливо распознаётся угроза существующему порядку. Он осознавал, что рано или поздно станет жертвой собственного любопытства: либо групповая иерархия покарает его за пренебрежение правилами и проверенными научными процедурами, либо эта женщина уничтожит его, как только достигнет достаточного развития, чтобы догадаться, как это сделать. А развивалась она стремительно, и вот уже открыто говорила, что намерена удавить его при первой возможности. Она часто выражала презрение к древней легенде и всем ее героям, а также решимость избавиться от Смита и всех прочих умственно неполноценных и чудовищных личностей. Способность к страстной любви и ненависти, специфичная, по её мнению, для человеческих животных, вызывала у неё особенное отвращение. К собственным генитальным родителям она относилась с ледяным и беспощадным презрением. А они боялись её, как будто подозревали, что она расчётливо присматривается к ним.
По-видимому, Смит оказался способен выносить эти угрозы, хоть и полностью осознавая, что, с более конвенциональной точки зрения, он рискует быть убитым или привлечённым к ответственности за убийство, которое совершит она. Он пренебрег предупреждениями, которые сыпались на него со всех сторон: об опасности говорила и его интуиция, и его теоретическая подготовка. […]
Июль 1971