Закрадывается мысль, будто бы судьба ныне, кажется, совершенно увядшаго и маргинализировавшагося традиціонализма – и въ какой-то мѣрѣ и гуманитарнаго знанія въ цѣломъ – могла сложиться нѣсколько по-другому, если бы не убійство профессора Іоана Куліану въ палиндромическомъ 1991 году.
Мирча Эліаде не называлъ себя традиціоналистомъ – вѣроятно, изъ политической осторожности, – однако явно пребывалъ въ руслѣ этой интеллектуальной традиціи и сдѣлалъ въ нее опредѣленный вкладъ; это не говоря о чисто біографическихъ связяхъ съ Легіономъ Архангела Михаила.
При этомъ значеніе трудовъ Эліаде для штатовскаго – и by extension мірового – религіовѣденія трудно переоцѣнить: въ извѣстномъ смыслѣ его можно назвать создателемъ феноменологіи религіи какъ свѣтской, нередуктивной и самостоятельной дисциплины. Его прижизненное вліяніе выглядитъ вполнѣ пропорціональнымъ, какъ и cachet носящей сейчасъ, какъ пишутъ въ википедіи, его имя кафедры исторіи религіи при Divinity School Чикагскаго университета.
Унаслѣдовать и продолжить его дѣло долженъ былъ блистательный и грозный, какъ выстроенное къ битвѣ войско, Куліану. После его убійства кладъ былъ благополучно закопанъ – по крайней мѣрѣ, для широкой академической публики, – и не въ послѣднюю очередь изъ-за репутаціоннаго ущерба, нанесеннаго (softly-)традиціоналисткимъ религиіознымъ штудіямъ сомнительными связями самого Эліаде, – но, возможно, Куліану по бешеной цѣлеустремленности своей, а также закаленному въ румынскихъ репрессіяхъ коварству надумалъ бы, какъ хотя бы отчасти расканселлить своего учителя и покровителя, благо собственная политическая репутація Куліану была, кажется, не такъ ужъ плоха – не считая возможныхъ связей съ ЦРУ, но это, можетъ быть, даже преимущество?
Не сыграло ли противъ Куліану специфическое сочетаніе маккіавелизма с наивностью въ его характерѣ, проявившееся, напримѣръ, въ удивительномъ эпизодѣ, когда Куліану взялся допытываться у Эліаде насчетъ роли Железной гвардіи въ его жизни по ходу работы надъ монографіей о немъ самомъ (Mircea Eliade, 1978 годъ) – оказавшейся совершенно апологетической въ итогѣ, что не помешало Эліаде, предсказуемымъ после этихъ почтительныхъ расспросовъ образомъ, предпочесть для рекомендаціи своему французскому издателю другую?
Интересно, какъ выглядѣла бы постколоніальная мысль безъ этой маньяческой компартментализаціи. Какъ минимумъ, бросается въ глаза, что традиціоналистъ Эліаде исходитъ изъ – уязвимаго для критики, но въ общемъ-то по-своему человѣкообразнаго – универсалистскаго представленія объ интеллектуальныхъ и спиритуальныхъ брилліантахъ или, по крайней мѣрѣ, чорной икрѣ, которые можно найти хоть въ indigenous вѣрованіяхъ и обрядахъ, хоть въ западноевропейскомъ мистицизмѣ, а “прогрессивные” мыслители – изъ идеи, что аборигенамъ брилліанты и чорная икра, если понимать ихъ “по-западному”, въ принципѣ не полезны и даже вредны, а исконно-посконные картофельные очистки – въ самый разъ, наряду со стеклянными бусами, джинсами и жевачкой, при условіи изведенія колонизаторскихъ іерархій.